Слишком много убийств - Страница 18

Тут в дверь постучали, и Кармайн, обернувшись, увидел в проеме живой типаж будущего ученого — сутулая спина, опущенные плечи, совершенно непримечательное лицо с бесцветными глазами за толстыми линзами очков, пухлые малиновые губы. Юноша часто дышал, пальцы на дверной ручке слегка дрожали.

— Мистер Теренс Эрроусмит?

— Да.

— Я капитан Кармайн Дельмонико. Сядьте, пожалуйста, на то же место, где вы сидели, когда умер доктор Денби.

Теренс молча подошел к одному из кресел, опасливо примостился на краешке и уставился на Кармайна как кролик на удава.

— Расскажи мне все подробно, как если бы я еще ничего не знал. С самого начала, включая причину, по которой вы здесь оказались.

С минуту юноша молчал, потом, облизнув свои невероятно красные губы, начал:

— Декан называет это «кофе по понедельникам». Мы все пили кофе, кроме него самого. Он предпочитал жасминовый чай из какой-то лавки в Манхэттене и никому его не предлагал, даже если кто-то упоминал, что тоже любит чай с жасмином. Декан говорил, он страшно дорогой и нам не стоит к нему привыкать, пока мы не станем по меньшей мере старшими научными сотрудниками.

«Забавно, — подумал Кармайн. — Вовсю демонстрирует свои аристократические пристрастия, а гостям даже попробовать не дает. Судить пока рано, но, похоже, декана было за что недолюбливать».

— Приглашались только старшекурсники, — продолжал студент. — Я учусь на последнем курсе, а потому бывал у него довольно часто, да и не я один. Мы вели неформальные беседы в узком кругу. Сам декан — специалист по Данте, и все мы, кто занимался итальянским Ренессансом, ходили у него в любимчиках. Тех, кто изучал Гёте или современную литературу вроде Пиранделло, он не приглашал.

«Парень попался дотошный, — подумал Кармайн. — Расскажет все в деталях».

— Я пишу курсовую по Боккаччо, и доктору Денби моя работа нравилась. Встречи он назначал каждые две недели, по понедельникам. К сожалению, он совершенно не обращал внимания на время, так что мы иногда опаздывали на утренние занятия и нас не пускали. Это здорово раздражало, особенно если лекция была важной, но он никогда нас не отпускал, пока не закончит разговора. Никогда не удавалось дать ему выговориться и уйти побыстрее — он всегда настаивал, чтобы мы тоже высказывались.

— Во время вчерашней встречи было что-нибудь необычное?

— Нет, капитан. Ничего такого мы не заметили. Декан был в хорошем настроении — даже анекдот рассказал. В остальном все, как всегда. Мы пришли ровно в десять, налили себе кофе, взяли по пирожному со столика. Декан тем временем подошел к шкафу и вынул коробку с чайными пакетиками. Помню, досадовал, что остался только один пакетик, сказал, что должно быть три. Мы так растерялись, услышав подобное заявление, что ни на кого из нас он не подумал. Потом мы сели в кресла, а он подошел с пакетиком к другому столику, где стоял термос с горячей водой. — Эрроусмит поежился, его опять колотил нервный озноб. — Я смотрел на него, точнее, мы все на него уставились, ну, из-за пропавшего чая. Декан разорвал упаковку, бросил ее на столик и положил пакетик в кружку.

— Это точно была его кружка? — спросил Кармайн.

— Абсолютно. Во-первых, она из тонкого фарфора, а все остальные толстые, керамические; во-вторых, с обеих сторон на ней написано слово «декан» немецкими готическими буквами. Видимо, итальянские шрифты пятнадцатого века показались ему недостаточно цветистыми, хотя сам он говорил, что кружка — подарок жены. Потом он налил в кружку воды, сел на свое место. У него была такая… самодовольная улыбка. Целое утро впереди, и он наверняка нашел какую-то свежую тему для обсуждения. Да, он так и сказал; «Мне хочется поделиться с вами кое-чем чрезвычайно интересным, джентльмены». Потом он сделал паузу и подул на чай. Странно, что мне это так ясно запомнилось. Он фыркнул и пробурчал что-то себе под нос — что-то про чай, как нам теперь кажется. Потом поднес кружку ко рту и сделал несколько глоточков. Чай был как огонь, а декан всегда смаковал первые глотки — у нас, мол, кишка тонка пить такой горячий. И тут этот звук! Билл Партридж, правда, говорит, сначала у него изменилось лицо, но это, наверное, не так важно. Все происходило быстро. Хрипы, бульканье, лицо стало красное, тело вытянулось, как доска, а изо рта пошла пена, хотя не похоже, что его тошнило. Декан стал размахивать руками, забил ногами по полу… Пена полетела во все стороны. А мы даже пошевелиться не могли, только смотрели с минуту, наверное. Потом Билл Партридж — он из нас самый рациональный — выскочил в коридор и закричал, что у декана приступ и надо вызвать «скорую». Мы тем временем все отошли к двери, а Билл, когда вернулся, пощупал у декана пульс, проверил зрачки и приложил ухо к груди. Потом сказал, что декан умер. И никому из нас не дал уйти!

— Очень разумно, — сказал Кармайн.

— Может, и так, — недовольно буркнул Эрроусмит. — А день занятий пропал. Врачи из «скорой» вызвали полицию, и все сразу заговорили про отравление. Билл Партридж сказал, что это был цианистый калий.

— В самом деле? И что же его навело на такую мысль, мистер Эрроусмит?

— Запах миндаля. Только я никакого миндаля не почувствовал, и Чарли Тиндейл тоже. Двое ощутили запах, а двое нет. Как-то странно.

— Декан Денби что-нибудь говорил с момента, как начал пить чай, и до своей смерти?

— Нет, он ничего не говорил, только испускал омерзительные звуки.

— А бумажная упаковка из-под пакетика? Вы сказали, декан бросил ее на столик. Кто-нибудь к ней прикасался?

— Пока я был в кабинете, нет, сэр. То есть до прихода криминалистов.